«Корону» здесь лучше не носить: честное интервью известного нейрохирурга Якутии

Один из известных нейрохирургов Якутии Максим Макиевский начал свой путь в медицине медбратом в Якутской городской клинической больнице. Хирург оперирует более 20 лет, спасая пациентов с инсультом, тяжелыми черепно-мозговыми травмами и сосудистыми патологиями. В интервью ЯСИА Макиевский рассказал, что вдохновляет его в профессии, «в которой в любой момент можешь сесть в тюрьму», о новом поколении врачей и эмоциональной дистанции с пациентами.

Решил вернуться в Якутск из-за коллектива

— В 16 лет, сразу после школы, я определился с профессией и поступил в мед. Раньше, по окончанию второго курса, студентов распределяли на практику по стационарам, где мы вкалывали месяц как «рабы на галерах» с надеждой, что потом получится туда устроиться в качестве медицинских сестер и братьев.

Практика у меня проходила в отделении реанимации и нейрохирургии. В реанимации меня «отшили», и так я пришел в нейрохирургию в 1999 году на базе городской больницы. Первую трепанацию я сделал на третьем курсе, во время врачебной практики. До окончания института продолжал работать в отделении медбратом, после окончания в 2003 году — врачом. Потом поступил в интернатуру, проходил ординатуру в Москве. Была возможность остаться работать там, но решил вернуться в Якутск из-за коллег, атмосферы в родном отделении. Мы были как мушкетеры в хаосе конца 90-х – один за всех и все за одного. Москва в этом плане совершенно другая.

Параллельно я совмещал работу в санитарной авиации, также в детской нейрохирургии в Педиатрическом центре НЦМ. Нейрохирургов не хватало. Было очень много дежурств, 12–15 суточных дежурств в месяц было нормой, иногда по двое-трое суток подряд.

«Сейчас студенты идут в те специальности, где больше прибыли»

— С 2011-го я занялся сосудистой нейрохирургией, в основном оперативным лечением аневризм сосудов головного мозга. Эти операции ассоциируются у меня с затяжным прыжком с парашютом или разминированием бомбы. Очень сильный стресс. После завершения этих операций, при условии успеха ты получаешь гигантский заряд положительной энергии. Обожаю момент, когда полумертвый от усталости, но счастливый от выполненной задачи, едешь домой по пустынным городским улицам. К этому привыкаешь, хочешь испытывать чувство снова и снова.

Считаю работу морально тяжелой. Патология головного мозга, травмы очень серьезны априори, нередки летальные случаи. Моя тетя — детский невролог, дедушка был ветеринаром. Своего рода я потомственный медик. Но своим детям я рекомендовать идти в медицину не буду точно.

Случайных людей в хирургии нет, если кто и появился против своего желания, обязательно уйдет из профессии. Раньше хирургов было много, сейчас же ординаторов практически нет. Студенты идут в те специальности, где больше прибыли. Это нормально.

Новое поколение врачей более продуманно подходит к своей специализации, профессиональной жизни. В хирургии, как правило, практически живешь в больнице, не бываешь дома зачастую вообще. Если ты не дежуришь, то постоянно на выездах. Даже если находишься дома, в мыслях ты все равно в больнице с пациентами. Это большая ответственность, врачи постоянно ходят по краю. Грубо говоря, всегда можешь сесть в тюрьму. Редко кто из хирургов доживает до преклонных лет.

О выгорании

— Почти каждый день бывают моменты, когда хочется все бросить. А как справляться с выгоранием, я не знаю. Есть категория врачей, которые работают, несмотря ни на что. Раньше их называли старой закалки, а сейчас — фриками. Они получают копейки, им постоянно прилетают выговоры от начальства, но они упорно пашут, просто потому, что это их дело.

Я стараюсь регулярно заниматься спортом, здесь альтернатива простая: либо спиваешься, либо находишь хобби.

Про «корону» в кардио- и нейрохирургии

— У кого-то корона есть, пусть носят ради бога. И у меня бывали такие моменты, когда ряд сложных операций заканчивался хорошо. Тогда начинаешь думать, что знаешь и умеешь что-то лучше других. Но дело в том, что рано или поздно полоса идеальных операций с великолепными исходами и хорошей тактикой заканчивается. Корона слетает на раз, когда случается запара. Рано или поздно все равно допустишь ошибку, будут осложнения, которые отбрасывают корону сразу.  Ее здесь лучше не носить, обязательно споткнешься. Просто делай свою работу спокойно.

Как говорил один уважаемый мною нейрохирург, нейрохирургическим операциям можно научить даже обезьяну за месяц. Это как раз один из тех врачей, из-за которого я остался в этой сфере. Я бы не сказал, что кардиохирургия и нейрохирургия – это вау. Это то же самое, что и полостные операции, что и урология, и онкология. Каждый занимается своим делом, просто какие-то категории операций более распиаренные, и людям свойственно приписывать несуществующие факты к тому, что они плохо понимают. Я считаю классным показателем своей эффективности, когда незнакомый пациент узнает, кто их доктор, и говорит: «Слава богу».

Вдохновение хирургов

— Я пытаюсь эмоционально дистанцироваться от своих пациентов до операции. Когда разговариваешь с родственниками, узнаешь, что у пациента много детей, он единственный кормилец, — это очень мешает при операции. Это воспринимается так, будто оперируешь своих родственников. Тогда не идешь на риск, а в оперативной нейрохирургии врач неизбежно должен это делать. Этот риск будет для пациента наилучшим выходом. Если знаешь больного хорошо, рисковать не станешь. Все, что мне нужно знать: возраст, имя пациента, что с ним произошло и что требуется сделать.

У тебя есть фрагмент головы и все остальное тебя не касается. Мы работаем с головным мозгом, одно лишнее движение – это минус речь, минус память, минус десять лет жизни.

За 20 лет практики я могу перечислить пациентов на пальцах одной руки, которые запали мне в душу. Это пациенты, которые поддерживали связь со мной, и ведешь их долгие годы. Приятно смотреть за тем, как развиваются события: она стала мамой, живет полной и счастливой жизнью. Ты понимаешь, что этого не было бы, если бы тогда в операционной что-то пошло не так.

Индивидуальный подход к каждому

— Помню у нас в больнице было нововведение: выдавали чек-листы, как правильно общаться с пациентами, какие фразы нужно говорить и как избегать красных флагов. При пациенте доставать эту методичку, конечно, не будешь. А вот как ответить на вопрос пациента о том, умрет ли он?

Если человек идет в агрессию по каким-то причинам, то лучше проявлять хладнокровие, дать ему высказаться и попытаться во время беседы найти временной промежуток, когда он тебя будет слышать.

Тут важен индивидуальный подход: с кем-то говоришь вкрадчиво, кому-то просто диктуешь что нужно делать, а другому нужно объяснять на пальцах. Здесь важно быть эмпатом, чувствовать человека. Основные проблемы врачей возникают из-за того, что мы не нашли контакта с больным.