Двадцать две минуты с режиссером Сергеем Потаповым

Самые частые ярлыки, которыми журналисты удостаивают режиссера Сергея Потапова, – это «эпатажный», «непредсказуемый», «необычный». Корреспондент ЯСИА пыталась выяснить, так ли это. Беседа выдалась на редкость быстрой, поэтому впервые мы решили опубликовать интервью без редакции, ровно такой, какой она и была. Итак, настоящий Потапов — немногословный, осторожный и ироничный.

— Сергей, сейчас ты работаешь над спектаклем к 125-летию Ойунского…

— 3 октября сдал. Работа небольшая. Час. У меня есть спектакль «Сумасшедший Николай», он в первом отделении пройдет, и во втором — еще один, вот этот — новый. Мы собрали 11 коротких рассказов и из этого выстроили весь спектакль. «Сюрэх» называется, то есть «Сердце». Это основной рассказ. Инсценировку делала Ангела Попова – заведующая литературной частью Саха театра. Это же проза, мы из нее взяли монологи, сделали диалоги.

— Когда происходит такая «датная» работа, насколько она вызывает внутреннее противоречие?

— Это конечно присутствует, но я ведь работаю в театре. И в то же время… Я же ставлю еще где-то. Я себя считаю наемником: мне дают — я делаю работу, и за это мне платят. Вообще в искусстве нет таких точных канонов. Может быть, тебе дали заказ и у тебя лучше получилось, чем то, что ты сам хотел, и у тебя вообще не получилось. Все относительно. Я к этому нормально отношусь.

— И сколько работали над «Сердцем»?

— Эта работа небольшая, поэтому не очень долго — недели две. Каждый день репетиции. Понедельник – законный выходной.

— Режиссер и актриса Русского драмтеатра Лена Корнилова-Мягкая рассказала мне историю, что однажды вы с ней в Москве пошли на спектакль и через 15 минут ты встал со словами «Ну, все понятно, пошли отсюда». Ты так всегда делаешь?

— Есть у меня такое не очень хорошее качество. Тоже самое с фильмами. Хороший фильм сразу видно. С первого кадра.

— А в людях тоже через 15 минут «ну все понятно» и можно не продолжать общение?

— Я вообще люблю первое впечатление. Это самое важное. Не люблю копаться, искать там внутри что-то. Как человек проявил себя, вот это первое впечатление и остается со мной. Это для меня честнее, наверное.

— А как же поговорка «Встречают по одежке, провожают по уму»? Ум ведь надо иной раз умудриться распознать… Время нужно.

— Я вообще к поговоркам отношусь с подозрением. Потому что у каждой поговорки есть анти-поговорка.

— Сейчас после Ойунского будет еще какая-то работа?

— Меня приглашают в Псков. Предлагают Булгакова «Зойкину квартиру». Пьеса большая, предстоит ее хорошенько помять, порезать.

— Ты сказал, что ставил всего две недели.

— Это тенденция такая по миру — скорость. Как Станиславский говорил «Ставлю спектакль пять дней, а репетирую год». А я рад бы ставить пять и репетировать пять.

— За этой скоростью не теряется работа с артистом?

— Не знаю, мне нравится быстро работать. Внутри все сгруппировывается, какой-то всплеск происходит эмоциональный. Артисты тоже от такого немного в шоке, вырабатываются совсем другие эмоции… Наш брат ведь всегда ленивый. Поэтому в этом экстриме работать тоже хорошо.

— Мне запомнился один момент: я писала интервью с актрисой Екатериной Нарышкиной в Русском театре и увидела, как в зал перед репетицией тихо вошел режиссер Сергей Потапов, сел в центр…

— Да, я помню.

— Мне это врезалось в память. Но мы потом вышли, а что дальше? Как ты готовишься к репетиции?

— Всегда вначале в голове все выстраиваю, потом начинаю делать как в кино раскадровку. Конечно, иногда бывает, отказываюсь от того, что изначально задумал, если во время работы выклевывается что-то, и это надо схватить, а не только идти по заданной траектории. Или артист что-то интересное предложит, тогда на ходу все делаем. А так обычно все выстраиваю в голове, вплоть до поворота головы актера.

«Я люблю первое впечатление. Это самое важное. Не люблю копаться, искать там внутри что-то. Как человек проявил себя, вот это первое впечатление и остаётся со мной. Это для меня честнее».

— Но «вплоть до поворота головы» – это же несвобода для актеров. Не бунтуют?

— Актер вообще — зависимая профессия. Изначально. Они знают об этом. Знают, что все выстраивается. Если артист талантливый — это не значит, что он умный, или что может что-то предложить. Актеры в любом случае исполнители.

— В прошлом сезоне у тебя было две работы: «Мой друг Гамлет» в Саха театре и «Дни Турбиных» в Русском драмтеатре, причем с Русским театром это была первая работа. Как знакомство с труппой?

— Да, так получилось, что первая. Хотя я там давно делал «Каренину», но это был моноспектакль. Концертное агентство делало. А актриса сыграла и уехала… Вообще у меня восемь встреч в год с разными труппами. Это такой завод! Я только это умею делать, этим живу, как профессиональный спортсмен.

— В «Турбиных» были очень четкие яркие образы, те же перевернутые елки, голые кулисы… Как это к тебе приходит?  

— Я всегда смотрю на возможности театра. Бывают бедные, богатые, технически оснащенные или нет. В основном, у меня спектакли… (задумывается). Я же реалист. Это же не значит что я та-а-ак фантазирую и начну что-то делать в пустоте. Я всегда сначала смотрю, что есть и от этого отталкиваюсь. Бывает времени мало, денег нет. Многое влияет на результат. А эти символы, они из жизни, наверное. Это все то, что я читаю, слышу, вижу.

— То же тиканье часов в исполнении людей…

— Говорят, мой театр метафизический. Хотя в «Турбиных» мало метафизики, там больше классического. Мало метафор по сравнению с другими спектаклями. Задача была более хрестоматийно делать.

— Я помню, как после «Турбиных» пошла на «Гамлета» и в стилистике сразу узнала тебя.

— Это почерк. У каждого художника он есть, вот ты видишь картину и сразу угадываешь. Здесь то же. А с «Гамлетом»… Не хватило времени. Было меньше двух недель. Сырой спектакль получился, много недоделано. 17 октября приезжает комиссия «Золотой маски», вот целых два дня дали на репетиции.

— Ты бываешь доволен после своих спектаклей?  

— После драки кулаками не машут. Надо всегда все достойно принимать. Иногда, конечно, сложно выходить на поклон, но надо, потому что это уважение к зрителю.

— Когда было в последний раз сложно выходить на поклон?

— В этом году, кстати, у меня более-менее удачные постановки. А вот в том году как-то один спектакль был… Но не здесь. Мне еще всегда сложно смотреть на работы своих коллег, особенно, если это еще и друзья. Так что лучше вообще не смотреть.

— А что же тогда смотреть?

— Я по видео могу посмотреть что-то. Есть хорошие вещи. Иногда удивляешься «Ни фига себе придумал!».

— В твоем «Гамлете» тень отца — такой агрессивный товарищ. 

— Это вообще агрессивный спектакль.

— Вот это агрессия человека, который по идее должен был бы любить…

— Спектакль ведь называется не «Гамлет», а «Мой друг Гамлет». Мы немного отстраняемся от этого. Каждое время говорит о Гамлете, и поэтому в конце мы постебались: «Вот это все пародия была, а вот настоящий текст, послушайте». И начинаем читать оригинал. В этом спектакле вообще много стеба. А вот и сам Гамлет. (В этот момент в репетиционный зал входит актер, играющий Гамлета, садится в стороне).

— Легок на помине.

— Точно. Он такой.

— Как переключаться после такой трудной работы?

— Это в старину было такое, когда люди тяжело входили в роли и сложно выходили, чуть ли не с больницей. Актеров же реально увозили в больницу на скорой.

— А твоего Гамлета не надо было увозить?

— Нормально с ним все, отряхнулся и пошел. Но после премьеры — да, какое-то освобождение есть, напряжение у артиста пропадает. А для меня, чтобы как-то страдальчески относился, такого нет. Мы же — якуты, и у нас эмоции атрофированы.

— Что это значит?

— Все молча. Вы, «белые люди», более эмоциональные, радуетесь сильнее, у нас более холодное отношение ко всему. Вот в русских театрах премьера очень эмоционально проходит, в якутском театре такого нет. Все молча. Сделали, поаплодировали, поздравили и ушли.

— Но это же не означает, что нет внутреннего огня?

— У каждого, конечно, есть. Но я не люблю копаться в актере. В советское время было же такое — «каждый артист — талантливый, надо в нем это найти, и режиссер должен в нем копаться». А я не люблю. В нашей профессии тоже есть не очень талантливые люди, и из них талантливых не сделать.

— Кстати, вспомнила твои слова «Я плохой актер и поэтому пошел в режиссеры». Так же и Марк Захаров говорил.

— Да. Это правильно. Честно сказал. Я не получал удовольствия от того, что делал, и решил, зачем мучить себя и партнеров.

— А сегодня?

— Мне нравится этим заниматься. Хотя от кино я отошел чуть-чуть, нет времени и финансирования. Я хотел бы снять свое кино, то, что я хочу. Я ведь еще не снял то самое свое. Всегда были какие-то трудности: финансовые, людей не хватало. Я всегда и фильмы снимал с одной пятки, и чтобы не мучить команду, соглашался: «Давай, так и оставим, как есть». А так, чтобы был такой кадр, как надо, и целый день репетировать, если нужно – это моя мечта. Я ведь фильмы свои снимал даже без режиссерского монитора, не было никогда на него денег. Оператор снимет, я спрашиваю, все ли нормально. Он отвечает «Нормально». И на этом все.

— Я помню твою старенькую короткометражку «Дойду». Откуда ты берешь такие истории? И почему именно такие?

— Не знаю, от внутреннего мира, наверное, воспитания, образования. Накапливается со временем. Вообще один режиссер сказал, что всю жизнь мы ставим один и тот же спектакль.