Роман Дорофеев: Кино – это мои фантазии, а театр – душа

Об актере и режиссере Романе Дорофееве может рассказать один случай. Однажды у меня было интервью с актерами Саха театра им П.А. Ойунского, но время репетиции нового спектакля, режиссером которого был Роман, передвинулось, и мне пришлось ждать в уголочке зала. И тут Дорофеев, заметив, что я довольно долго жду, поинтересовался, сколько я займу времени и, прервав репетицию, отпустил актеров на 15 минут. Просто так, по-человечески… Понял. С Романом Дорофеевым говорить можно бесконечно долго. Кажется, нет тем, которые он не мог бы поддержать. Зрители его просто обожают. И не просто так, Дорофеев успел сыграть и Кириска, и Хлестакова, и Манчаары… И вот теперь — Гамлет. 

---

— Начать, конечно, хочется с одной из первых ваших ролей. Много лет вы играете роль Кириска в легендарном спектакле «Желанный голубой берег мой…». Помните, как вы узнали, что вас вводят на главную роль?

— Я тогда работал в театре еще на полставки. В один прекрасный день иду по коридору, а до этого я слышал, что Андрей Борисов хочет поменять состав, так вот я иду и чувствую, за спиной идет Андрей Савич. И он мне говорит: «Здравствуй. Как тебя зовут?». Я отвечаю: «Роман». Он: «Пошли-ка со мной». Привел меня в музей к Ефиму Николаевичу – первому исполнителю роли Кириска, поставил нас рядом, посмотрел, попросил дать мне тетрадь — ту самую, где прописана вся роль, и сказал, что Кириска теперь буду играть я.

— И какая у вас была реакция?

— Я в шоке был! Потом была передача ролей: мы работали над текстом, а осенью вышли на сцену. Это же легендарный спектакль, который весь мир объездил. Было страшно. Его такие глыбы играли. Для актера это испытание, ведь это уже сыгранная роль — до подробностей, до мелочей. Если ты скопируешь того актера — это будет плохо, если не доиграешь до него, то можно повредить спектаклю. Вот мне и надо было ходить по лезвию бритвы. Первое время меня, конечно, сравнивали с Ефимом Николаевичем, и мне надо было дать понять зрителям, что теперь эту роль буду играть я. Но я думаю, мы все равно не доходим до первого состава.

— До сих пор, 12 лет же уже играете?

— Конечно! В больших театрах тоже есть такие спектакли: «Юнона и Авось», «Принцесса Турандот». Наша миссия — передать новому поколению этот спектакль, рассказать, что он есть, чтобы он и через 50-60 лет жил. Я надеюсь, что после нашего второго состава будет и третий, и четвертый…

«Желанный голубой берег мой…»/исполнители роли Кириска в разные годы Ефим Степанов и Роман Дорофеев

— Образ Кириска – такой наивный честный мальчик… Какие ключики к нему вы подбирали? 

— Режиссер мне сказал оттопырить уши шапкой, чтобы появилась наивность (улыбается), и щеки должны быть розовыми. Но главное, Андрей Савич всегда говорит: «Не играй ребенка, играй самого себя. Пусть твои партнеры видят в тебе ребенка и глазами этих взрослых героев зрители тоже увидят в тебе ребенка».

Сейчас я понимаю всю трагичность этой истории, а когда был молодым, не понимал нюансы. Сейчас я каждый раз открываю для себя что-то новое: эти потери, взгляды отца, чувства… Ведь своего ребенка ты будешь хранить во что бы то ни стало, до последнего бороться, лишь бы он выжил. Я вот на месте Эмрайина – отца Кириска, до самого последнего бы оставался в лодке… Хотя он в самый последний момент и уходит, чтобы оставить сыну воды чуть-чуть, чтобы не в лодке умереть, чтобы ребенок не видел этого. Будто просто ушел, и все.

— Чувствую, вы уже хорошо чувствуете и роль отца…

— Мы с моим коллегами 12 лет вместе в этой лодке, чувствуем и понимаем друг друга, все моменты и нюансы. Сразу говорим, вот ты же не сделал это, а ты не сделал это. Но все шутя-любя, у нас такие хорошие теплые отношения.

— В других знаковых ваших ролях часто встречаются очень предприимчивые ребята. Вот ваш Хлестаков — это такой типичный для России герой, фактически мошенник?

— А Хлестаков — не мошенник. Нет, нет. Все, что с ним случилось, — это случайность. Это обычный парень, который попал в такие обстоятельства. Он доверчивый, наивный и совсем неплохой. Вот из-за чего он убегает? Потому что все, пора. Он понял: «Ой, меня приняли за другого, надо уходить». Он молодой и ветреный. Может сидеть пристально смотреть на какую-то вещь, а его позвали, он отвлекся и тут же о ней забыл. Молодость.

— Эта роль стала для вас подарком?

— Да. Тьфу-тьфу-тьфу… (стучит) Я не думал, что буду его играть. Я мечтал об этом, и мне представилось счастье в актёрской карьере сыграть Хлестакова. Но мне и во сне не могло присниться, что я буду играть, например, Гамлета! Я всегда говорил: «Какой из меня Гамлет? Лучше я буду играть характерные роли, плохих людей, детей». И вдруг такой подарок. Мне удалось сыграть Хлестакова, Гамлета и очень плохого человека Арона в спектакле «Тиит».

— На Гамлета сразу согласились?

— Я слышал, поговаривали, что режиссер Сергей Потапов будет ставить «Гамлета», и говорили, что возможно, это буду я. С одной стороны, я думал, какой из меня Гамлет, а с другой — внутри было какое-то предчувствие. И тут как-то вечером приходит мне сообщение от Сергея: «Будешь играть Гамлета?». И я сию же секунду: «Да». А внутри все взорвалось! Вот так это и было (смеется).

— Гамлет – это такая мечта всех актеров… Вот вы сказали, что в «Желанном береге» у вас был один пример – Ефим Степанов, первый исполнитель роли Кириска. А тут и Высоцкий, и Смоктуновский…

— Я, когда готовился, начал изучать, смотрел на английском языке «Гамлет: Камбербэтч», искал спектакль с Владимиром Высоцким, но есть только короткие фрагменты. Даже взял у него какие-то моменты. У каждого исполнителя Гамлет свой. У Смоктуновского он аристократ, принц-философ, весь в себе, такой эталон Гамлета. У Мэла Гибсона он был с психическим расстройством, а Бенедикт Камбербэтч мстил людям, планировал это дело. У Высоцкого он был хулиган, в размах все…

—  А у Дорофеева?

— Это молодой парень, который выбрал неправильный путь. Когда начинали ставить, мы решили, что это испорченный мальчик, принц. Он был воспитан жестоким отцом, тираном, боялся его, но ценил. Но при этом он был воспитан и матерью, и поэтому был такой ранимый молодой человек, быстро обижался. Его неправильный выбор своей судьбы привел к большим трагедиям.

Мы говорим про него, что он обычный парень, но как это показать? Какие они, обычные парни? Можно как показать: сидит, курит сигарету… Но у нас-то он другой. Сложность Гамлета в этом. Мне кажется, надо всем начинающим актерам давать его играть. Эта роль как учебное пособие, в нем очень много заложено. В этом его уникальность. Актеры умирают, а Гамлет живет, и еще 300 лет проживет и никуда не денется.

«Гамлет». Саха театр им П.А. Ойунского (фото из архива героя)

— В вашем Гамлете есть что-то от вас? Или напротив, его история как-то в вас зашла?

— Интересный вопрос (задумался). Конечно он имеет мою внешность, но лично в моем характере его нет.

— Мне показалось, когда я смотрела, что он такой заносчивый. А вам звездность переживать не приходилось?

— Было. Звездной болезнью я переболел. Это же наша работа – играть, а тут все говорят, какой ты великий и все такое. И ты смотришь на себя со стороны, и мелькает мысль, ненароком: «А может, я и ничего». И это страшная проблема, но это издержки работы. Но сейчас у меня лично другое ко всему этому отношение. Того же Гамлета я открываю для себя с каждым спектаклем, только начинаю его понимать. Интересна мне эта роль, много неразгаданного в ней.

— А сколько уже спектаклей сыграли?

— Мало. Ближайший будем играть в конкурсной программе премии «Золотая маска» 8 апреля в Москве на сцене театра Пушкина. Трепета перед московской сценой я не чувствую… У меня трепет здесь, на сцене Саха театра. Я боюсь этим Гамлетом выходить. Волнуюсь. Мне надо готовиться к этой роли, как спортсмену.

— Пусть этот вопрос будет попсовым, но не могу не спросить про Брюса Ли… Почему? Как это вам объяснил режиссер?

— Мы представили, что эта история происходит в нашем мире, например, в 90-х. Значит, должен появиться герой того времени, а Брюс Ли был супер-героем! И мы задаемся вопросом, а кто сейчас герой нашего времени: этот Гамлет, который выбирает неправильный путь и убивает всю свою семью и даже свою мать, либо этот Брюс Ли, который спасает? Кто сейчас главный герой нашего времени? Вы задавались этим вопросом?

— Да, очень часто.

— Дэдпул, который убивает всех?

— Мне кажется, он выглядит, как актер Саша Петров – такой плохиш с хорошим нутром. А вот пять лет назад это был человек с внешностью Данила Козловского – амбициозный, успешный…

— Сашу Петрова все-таки не все знают, а в 90-ые про Брюса Ли знали все, даже в глухой деревне. Поэтому Сергей Потапов и вытаскивает именно Брюса Ли.

— А вы каким видите героя сегодня?

— Я, кстати, задумывался над этим и не нашёл ответа. К сожалению. Потому что в свои времена были свои герои: в 80-е свой, в 90-е свой… «Брат-2» и все такое. В 2000 – Владимир Путин… А сейчас я не вижу героя.

— Это проблема общества или идеологии страны в целом?

— Я не думаю, что что это проблема. Народ его ищет — этого героя, нуждается в нем. На днях смотрел фильм «Летят журавли», и понял, что этот фильм поменял время. Даже подход к кино он изменил. Вот наш «Желанный берег» в свое время тоже многое поменял, Кириск стал героем — был продолжателем рода. Люди в театре верили в него. А сейчас российское кино в упадке, в нем разве найдешь ответы на вопросы.

— Может быть, не все так плохо, просто фильмы, отвечающие на вопросы, более фестивальные?

— Да, может быть, мы не обращаем на них внимания. Может быть… Сейчас ведь фильмы продюсерские. А есть культовые режиссеры, которые в буквальном смысле меняют наше время. И я думаю, что скоро появится некая идея, которая поменяет судьбы и умы людей.

— Поэтому вы стали снимать кино? Или это из серии «талантливый человек талантлив во всем»?

— Это была мечта детства. Мы же выросли на блокбастерах. Тот же Брюс Ли, «Титаник», или «Спасти рядового Райна»… И это было для нас, как бы сказать, мечтой. Оказывается, фантазию можно снять в кино и поделиться с людьми. Любые мои детские игры, если я хорошо подумаю, можно отснять хорошо, и это может стать хорошим фильмом.

— Вы выросли в деревне или в городе?

— В деревне. У нас была фантазия, не было телефонов, Интернета. Ничего! Мы выходили на улицу, там стоит ком снега, и для нас он был горой, замком. А если взял палку, все — это ружье. И начинали стрелять друг в друга, бегать… И докажи, попал или не попал. У нас была фантазия. Сейчас, в данный момент, я смотрю на своих двух сыновей и думаю, как же сейчас для детей все заранее придумано! Они смотрят на маленький экран, а там все за них уже придумали, все за них делают. Он смотрит, и ему не хочется самому фантазировать. Сядет в этот ю-туб, и все.

— А вы с сыновьями играете, как раньше играли сами?

— Да. Хотя я же до вечера работаю, но приезжаю и выключаю все: компьютер, телевизор. Недавно начал это делать, и мы играем. А еще мы в семье пытаемся, чтобы они говорили на родном якутском языке. Я думаю, надо сначала выучить хорошо свой родной язык, а потом уже учиться другим языкам. Так будет легче воспринимать. Дома мы говорим на якутском. Если мои дети не будут знать своего языка, они не будут до конца якутами, но и русскими они не станут. Это ошибка, когда узкоглазенький мальчик говорит: «Я русский». Нет, ты не русский, ты — россиянин. Не путай. В Европе вон тоже говорят на трех-четырех языках: своем, итальянском, французском, немецком и даже на русском.

— Удивилась, когда узнала, что спектакль «Гиганты Горы» вы ставили вместе с Андреем Борисовым. Каково это — работать с мастером, у которого вы учились и побаивались, может быть?

— Я до сих пор боюсь его (смеется) и до сих пор учусь у него. Для нас всех это был специальный мастер-класс, чтобы мы с мастером поработали, почувствовали. У нас в Якутии есть хорошие режиссеры: Андрей Борисов, Сергей Потапов. Они мастера своего дела, и одно удовольствие работать с ними. Не было такого, что он давлел над нами, напротив, он принимал наши идеи. Это потрясающий опыт. Итальянскую драматургию мы взяли впервые, а Пиранделло – сложный автор.

— Я, когда смотрела спектакль, поражалась, как вы не запутались там во всем этом…

— Так мы запутывались! Нам помогал Андрей Савич. Каждый из нас по-своему же, читая пьесу, себе все представлял. И специально было сделано два состава: Елена Сергеева-Румянцева и Жанна Ксенофонтова. У них два разных спектакля получились: Елена Диасовна играет про потерянный театр, а Жанна – про ищущий театр.

— Вы же как режиссер только начинаете?

— Я когда-то боялся слова «режиссер». Но это ремесленная профессия, и я буду учиться и учиться, вникать в нюансы этой профессии. Работая режиссером, ты начинаешь иначе воспринимать свою работу как актера.

Когда-то я думал, что режиссура – сидишь, командуешь. Ан нет, дорогой, совсем это другое… Вот стоит что-то не так в мизансцене, и уже внутренний протест. Или актер опаздывает на репетицию, и ты начинаешь нервничать. Я боюсь актеров — своих партнёров, очень боюсь. Например, когда над спектаклем «Указ царя» работал, а там же Зоя Петровна Багынанова, Изабелла Васильевна Николаева, Софья Иннокентьевна Баранова… они заслуженные, народные, работали с великими режиссерами. Было очень страшно. Самое страшное, когда ты не знаешь, что делать… Но они мне помогали, начинали строить этот спектакль со мной.

— И все-таки актёрство… откуда это?

— Я всегда понимал, что буду актером, участвовал в самодеятельном кружке, готовился, чтобы стать актером любым путем. И в 2002 году нацелено шел в АГИКИ. Моими мастерами были артисты Русского драмтеатра заслуженный артист России Эдвардас Степанович Купшис и заслуженная артистка Якутии Наталья Павловна Лукьянова. Очень благодарен, что они научили нас азам актерской профессии и еще научили, что надо уважать партнера, без партнера ты никто.

— А как же моноспектакли?

— (улыбается) А там партнер — зритель. Я помню свои первые ощущения, когда слышишь аплодисменты, и зал встает… Непередаваемые ощущения. Есть небольшая гордость, что ты хоть капельку, но влияешь на людей, что они потом думают о чем-то, выходя со спектакля.

— А мне очень понравилось, когда на закрытии занавеса в спектакле «Цирк Альбертини» Дорофеев в образе прыгал и показывал всем язык…

— (смеется) Я люблю этот спектакль, там можно подурачиться, и это не повредит спектаклю. Я получаю уйму удовольствия, играя эту роль. Текста немного, работалось нам над спектаклем легко. Я сразу понял, что мой герой — это старый, частично парализованный Пьеро, который никому не нужен. Грим с лица он не смывает, и лицо трескается, а сверху он наносит новый грим…

— Когда я говорила с режиссером Сергеем Потаповым, он сказал, что Рома Дорофеев – человек театра. Так все-таки — кино или театр?

— Кино – это мои фантазии, а театр – это моя душа.