Первый зампред Сбербанка: этот и следующий год банк пройдет без докапитализации

Прогнозы, с которыми сектор корпоративного кредитования вступал в 2022 год, уже в феврале были сданы в архив как безнадежно устаревшие. Взлетевшая более чем вдвое ключевая ставка, перекрытый доступ к валютным ресурсам, капитальный контроль — такие вводные в свою оценочную модель не заложил бы ни один провидец. Впрочем, динамика развития ситуации столь высока, что и самые мрачные предсказания первых недель новой санкционной реальности уже пересмотрены, а ставка ЦБ успела проделать обратный путь.

О том, чего в этом калейдоскопе событий ждет от своих корпоративных клиентов крупнейший российский кредитор, потребуется ли дополнительный капитал ему самому, как будет меняться география расчетов и когда будут проданы оставшиеся зарубежные «дочки», в интервью «Интерфаксу» рассказал первый зампред правления Сбербанка Александр Ведяхин.

— Как складывается ситуация с корпоративным портфелем и каков ваш прогноз по итогам года?

— Высокие ставки на какое-то время практически приостановили выдачу новых кредитов компаниям. Также на портфель оказывает сильное влияние валютная переоценка. У нас же существенная часть портфеля в валюте, и по итогам года на фоне усилий по девалютизации мы ожидаем сокращения валютного корпоративного портфеля примерно на 20%. При этом рублевый корпоративный кредитный портфель вырастет примерно на 8-9%, так что в целом рост всего корпоративного портфеля в рублевом выражении составит около 2%.

Нынешний кризис — интересный. Если обычно в сложный период резко падают инвестиции, то сейчас компаниям, наоборот, нужны новые вложения, чтобы обеспечить импортозамещение и выход на новые рынки, закупить новое оборудование, ликвидировать критические зависимости от импорта и т.д. Для всего этого нужны ресурсы. Валютные ресурсы уже практически недоступны. Раньше брали валюту, так как ставки в долларах и в евро были на исторических минимумах, особенно это было выгодно для предприятий, у которых была выручка в валюте. Теперь ресурсы в долларах и евро крайне затруднительны в использовании, у предприятий или банков могут возникнуть сложности в силу различных ограничений. Поэтому надо переходить на кредитование в рублях. Но для финансирования инвестпроектов нужна низкая процентная ставка. Как раз к этому сейчас движется политика Центрального банка, и мы ее полностью приветствуем.

— Какая у Сбербанка сейчас доля валюты в корпоративном портфеле?

— На конец мая — порядка 17%.

— Она снижается?

— Да, и будет снижаться и дальше. В начале года этот показатель был чуть более 22%. При текущем курсе мы рекомендуем клиентам переходить в рубли.

— Много компаний рефинансируют кредиты из валюты в рубли?

— С начала года конвертация валютного долга в рублёвый составила около 130 млрд рублей, то есть примерно 3% от валютного портфеля. Важно, что контракты имеют валютную оговорку.

— Вы ожидаете, что корпоративный портфель в 2022 году вырастет на 2%. А общий кредитный портфель какую динамику покажет?

— Вырастет примерно на 4%.

— Ожидаете массовых проблем у корпоративных заемщиков?

— Мы не думаем, что будет массовый дефолт у корпоративных заемщиков. Часть из них обратится за реструктуризацией, потому что меняются бизнес-модели и цепочки поставок, происходят разрывы платежей, у многих зависли деньги, многим надо переключаться с запада на восток. Это занимает время, требует дополнительных денег. Мы готовы предоставлять нашим клиентам реструктуризацию, активно работаем с государством в рамках программ поддержки бизнеса.

— Есть ли спрос у ваших корпоративных заемщиков на нетрадиционные валюты? Понятно, что с долларами и евро сейчас вам сложно работать. На юани, рупии?

— У нас уже есть запросы на кредитование в юанях. И этот процесс будет развиваться. Мы следуем за своим клиентом, а клиенты пошли в новые юрисдикции, в первую очередь, Азию. Думаю, что пойдут и в Африку, которая станет следующим направлением, которое всем будет интересно. Мы сильно недооцениваем Африку, огромнейший континент с гигантским потенциалом и большой финансовой емкостью, в котором много платежеспособных предприятий.

Пока же мы двигаемся на восток. И первое, что надо наладить, — платежи. Сейчас перед нами стоит задача номер один — платежи в национальных валютах. Мы активно работаем в этом направлении с правительством и с Центробанком. После того как наладим платежи — очередь за торговым финансированием.

— Недавно сообщалось, что у Сбербанка были сложности с проведением ряда сделок в рамках внешнеэкономической деятельности в юанях.

— Сложности временные, Сбербанк работает с китайскими партнерами над восстановлением партнерства. Думаю, на момент выхода этого интервью ситуация уже будет урегулирована.

— Насколько у Сбербанка вырос процентный риск из-за резкого повышения ставки ЦБ в конце февраля? Много ли у банка дорогих пассивов по ставке свыше 20%?

— Как мы заходили в кризис? У нас были дешевые активы, а потом нам пришлось выставлять ставки по пассивам свыше 20%. Конечно, мы на этом потеряли, как и все банки. Но у нас более 40% рублевого корпоративного портфеля было на плавающих ставках, поэтому мы частично компенсировали процентный риск. Опять же хорошо, что ЦБ вовремя среагировал, и ставка резко пошла вниз. Сейчас мы находим баланс и чувствуем себя достаточно комфортно в новом положении процентных ставок. Если ключевая ставка и дальше будет снижаться, это будет хорошо и для клиентов, и для банков, и для экономики в целом.

— Как вы относитесь к идее законодательного закрепления возможности установления отрицательных ставок по депозитам юрлиц, которая сейчас активно обсуждается?

— Мы будем действовать в рамках правового поля и разъяснений регулятора.

— Глава Сбербанка Герман Греф уже заявил, что Сбербанку дополнительная капитализация не нужна, хватит заработанной за 2021 год прибыли. Насколько ее хватит? На этот год? Когда встанет вопрос пополнения капитала Сбербанка?

— Наша команда делает все для того, чтобы вопрос о пополнении капитала Сбербанка не встал ни в этом году, ни в следующем. И у нас есть уверенность, что мы сможем это сделать. Посчитайте сами: в прошлом году мы заработали свыше 1,2 трлн рублей прибыли.

— Помогла рекомендация не платить дивиденды за 2021 год.

— Зачем акционеру из кармана в карман перекладывать? Бессмысленно. Я думаю, что мы пройдем этот и следующий год без докапитализации. Большую часть резервов мы уже сформировали.

— Сбербанк в середине февраля объявил об изменении организационной структуры. Планировалось выделить две экосистемы — для физлиц и для юрлиц. Это произошло?

— Да. Основная идея организационной трансформации была в том, что у нас был традиционный бизнес и экосистема — нефинансовый бизнес, но клиент был один. Получается, что одному клиенту, физлицу или юрлицу, поступало огромное количество предложений от всех финансовых и экосистемных сервисов, но ничего хорошего в этом не было ни для Сбера, ни для клиента. Раньше это было горизонтально разделено, а сейчас вертикально — отдельно В2В, отдельно В2С. Я отвечаю за весь В2В, финансовый и нефинансовый аспекты, мой коллега, первый зампред Кирилл Царев — за В2С и комплексные предложения физлицам. Разделение произошло и оно работает. Какая-то часть организационных изменений еще будет происходить, но это будет донастройка тех решений, которые уже оформлены. Мы уже видим эффект по лояльности клиентов от разделения, а то, что мы это сделали до кризиса, помогло нам пройти его гораздо увереннее.

— В связи с наложенными на Сбербанк ограничениями и вынужденной перестройкой бизнес-процессов не поменялся ли взгляд банка на развитие экосистемы? Банк, например, вышел из капитала некоторых активов, собирается развивать эти направления в рамках партнерств.

— Мы действительно переосмысливаем еще раз структуру экосистемы, но основной лейтмотив остается: есть клиент со своими потребностями и жизненными ситуациями, и мы хотим удовлетворять эти потребности по максимуму. Мы можем делать сервисы либо в рамках партнерских программ, либо, где нам выгодно, можем войти в капитал.

— То есть вариант вхождения в капитал компаний в рамках развития экосистемы банк для себя не закрывает?

— Мы рассматриваем все варианты — покупку, партнерство, долевое участие в капитале. И продолжаем развивать нашу экосистему так, чтобы клиент получал от нас максимальную ценность.

— Но контроль в каких-то компаниях может автоматически повлечь наложение санкций на них. Мы уже видели, так было с рядом «дочек» Сбербанка.

— Поэтому мы рассматриваем различные варианты работы в экосистеме, в том числе партнерство со сторонними компаниями.

— Из-за введенных ограничений сильно пострадал международный бизнес Сбербанка. Не считаете ли Вы, что была возможность обойтись без банкротства Sberbank Europe AG и продажи части ее «дочек» местным инвесторам? На каких условиях были проданы эти «дочки»? Получил ли или получит ли в будущем Сбербанк что-то от этих продаж?

— Во-первых, речь не идет о банкротстве. Банковская лицензия Sberbank Europe AG сохраняется. В нашем холдинговом банке в Вене работает комиссар от местного регулятора. Мы расплатились с австрийским Агентством по страхованию вкладов и почти со всеми вкладчиками. Осталось минимальное количество пассивов. Нет претензий к самому банку: у него есть капитал, активы, он cash-positive. Мы будем сдавать лицензию и выходить с рынка. Сложнее оказалась ситуация с нашими «внучатыми» банками, то есть «дочками» Sberbank Europe AG. Пять балканских банков были проданы регуляторами местным игрокам, причем мы пока не получили средства от этой продажи, а сербский Нацбанк так и не определился с ценой. В отношении банков в Венгрии и Чехии регуляторы сразу приняли решения об отзыве банковских лицензий, идет процесс ликвидации.

— Сбербанк будет пытаться защитить свои права?

— Конечно, мы наняли адвокатов и будем стараться вернуть обратно деньги. Все банки были с большим запасом по капиталу и ликвидности. Продажа кредитного портфеля полностью покрывала все обязательства перед вкладчиками, и еще оставались деньги. Если кредитные портфели или сами банки были проданы за бесценок, мы будем жестко отстаивать интересы Сбера во всех возможных судах. Мы уже начали этот процесс.

— Сбербанк еще в конце 2021 года договорился с сербским инвестором о продаже значительной части «дочек» Sberbank Europe. Почему в итоге сделка не состоялась? Не дали местные власти? Только один банк в Сербии был продан.

— Просто не успели, договорились, но ситуация изменилась.

— Что будет с вашей швейцарской «дочкой»?

— Мы ее продаем. У нее тоже положительный капитал и ликвидность. Там сейчас находится представитель швейцарского регулятора. Мы ведем очень плодотворный диалог с FINMA. У нас есть покупатель и мы рассчитываем заключить сделку в обозримой перспективе.

— Покупатель один?

— На швейцарский банк хороший спрос, было несколько покупателей.

— Вы не раскроете его?

— До завершения сделки — нет.

— Когда вы рассчитываете закрыть её?

— До середины июля.

— Сбербанк также планирует продать казахстанскую «дочку». Казахстанский «Байтерек» — единственный претендент или он основной?

— В настоящий момент холдинг «Байтерек» является основным и главным претендентом на наш казахстанский банк, с которым у нас очень позитивно идут переговоры.

— Когда планируете закрыть сделку?

— До 5-10 июля.

— Ранее один из топ-менеджеров Сбербанка заявил, что банк все равно сохранит международное присутствие, изучает возможности для развития на Ближнем Востоке и в Азии. О чем идет речь — о создании там «дочек» или выходе на эти рынки с какими-то услугами?

— Точно не создание «дочек», по крайней мере — не на данном этапе. Мы следуем за своим клиентом. Сейчас наши клиенты разворачиваются в сторону Азии, значит, мы, как крупнейший банк страны, должны обеспечить им сервис по платежам, сервис по торговому финансированию и по другим направлениям финансовых услуг. И мы это делаем. Видим активность в Китае, решаем все вопросы там. Индия, Ближний Восток — регионы, где мы активно будем взаимодействовать с регуляторами и с банками для платежей в национальных валютах.

— Сбербанк не планирует отказываться от целей в сфере ESG как раз потому, что Азия тоже идет по пути соблюдения этих принципов?

— Многие сейчас говорят, что ESG-повестка свернулась, что она не актуальна, но это не так. Конечно, всех волновали логистические цепочки, платежи, и это будет решено в ближайшее время. Наши восточные партнеры являются частью глобального рынка, там действуют все те же требования. Европа, возможно, шла немного впереди, хотя на самом деле порядка 50% зеленого финансирования приходится на Азию, которая уже обгоняет Северную Америку по числу инициатив ESG-регулирования. Сегодня ESG-повестка становится с восточным уклоном, но точно никуда не уходит. Кроме того, она становится даже более сложной, потому что мы всегда понимали, что в Европе и США, а что в Китае и в Азиатско-Тихоокеанском регионе — не очень понимали. Сегодня мы переформатируем нашу ESG-повестку, подстраиваем ее под требования в новых регионах присутствия. На Ближнем Востоке эта повестка тоже актуальна.

— Какой объем ESG-кредитов у Сбербанка сейчас?

— Почти 400 млрд рублей на начало июня. За два месяца, к первому кварталу, мы приросли на 30%. Хотя это ранее заключенные сделки, но я думаю, что «зеленый» портфель будет расти заметными темпами. Новые инвестиционные проекты мы будем делать в том числе в соответствии с ESG-критериями рынков нашего экспорта. Невозможно сделать проект без ESG-критериев и потом пытаться продать эту продукцию. Более того, те большие дисконты, которые мы сейчас получаем на наши основные экспортные товары, можно компенсировать за счет снижения углеродного следа этих товаров. Продукция с низким углеродным следом имеет премиальное ценообразование.

— Сбербанк заявил, что в прошлом году получил финансовый эффект от внедрения искусственного интеллекта в 205 млрд рублей. Каков ваш прогноз на этот год?

— Сделать больше. Порядка 230-250 млрд рублей мы заработаем в этом году от искусственного интеллекта, ведь он никуда не пропал. Более того, современные экономические условия требуют максимальной эффективности. А мы видим, что внедрение ИИ в любых отраслях ведёт к увеличению таких показателей, как скорость, качество, персонализация, экономическая эффективность, в 5-7 раз. А сейчас мы заточены на эффективность еще больше. Мы расширяем внедрение искусственного интеллекта в массовых процессах, и поэтому прибыль от него только увеличится.