Опасное таяние мерзлоты. Как бизоны и олени могут спасти от климатической катастрофы

Потепление, которое грозит человеку проблемами — начиная от «просыпающихся» древних микробов и заканчивая миграциями крупных популяций животных и птиц, — ученые считают чрезвычайно опасным процессом. Однако есть мнение, что этот процесс можно остановить, причем довольно простым способом.

---

Уже несколько десятков лет директор Северо-Восточной научной станции АН, эколог Сергей Зимов с командой энтузиастов бьют тревогу, указывая на потенциальные угрозы человечеству, которые несет таяние вечной мерзлоты: высвобождение залежей природного газа и связанные с этим труднопредсказуемые климатические последствия, разрушение дорог, мостов, жилых домов, выброс парниковых газов, возвращение к жизни возбудителей давно забытых или еще неизвестных болезней. И это далеко не все угрозы.

Парнокопытные творят чудеса

Сергей Зимов окончил геофизический факультет Дальневосточного университета по специальности «гидрология». В Якутию переехал в 1980-м, а в 1996-м создал Исследовательский центр вечной мерзлоты — уникальный Плейстоценовый парк. Остановить потепление, по мнению Зимова, поможет воссоздание экосистемы, существовавшей здесь тысячелетия назад. Звучит сложно, но на самом деле проблему можно решить сравнительно легко, считает ученый.

Плейстоценовый парк — заказник на северо-востоке Якутии в нижнем течении Колымы, в 30 км к югу от поселка Черский, в 150 км к югу от побережья Северного Ледовитого океана. Зимов здесь восстанавливает древнюю экосистему, разводя на территории парка якутских лошадей, северных оленей, лосей, баранов, овцебыков, яков, зубров, а также диких коров. Летом 2019 года в парк завезли партию из 12 бизонов.

Вытаптывая снег, животные помогают сохранить температуру мерзлоты. Таяние — большая проблема для жителей Якутии, ведь большая часть домов, линий электропередачи, дорог стоят на мерзлоте.

Изменения климата очевидны

Жители Арктической Якутии уже чувствуют изменение климата, говорит Зимов.

«Громадная территория на севере и северо-востоке Якутии, где была зона сплошной вечной мерзлоты, за два года превратилась в зону прерывистой мерзлоты. Среднегодовая температура воздуха здесь поднялась с минус 11 до минус 7−8 градусов», — говорит Зимов.

Но температура мерзлоты зависит не только от температуры воздуха, но и от того, чем укрыта почва.

«Там, где много мха, почва холоднее, потому что моховая подушка не дает ей летом прогреваться. Где лежит пушистый снег, там, наоборот, сильно теплее. Снег не дает почве зимой замерзнуть», — продолжает он.

В марте 2017 года снежный покров достиг 76 см (при обычных 35 см), а летом в местах, где нет мха, оттаяло больше 2 м почвы. В марте 2018-го снега было 90 см, а талые почвы за зиму промерзли меньше чем на метр.

Летом 2018 года таяние мерзлоты продолжилось. Местами оттайка превысила 3,5 м.

«Наша мерзлота — это почва мамонтовых степей, в ней много свежей органики и спящих микробов. Когда мерзлота тает, микробы просыпаются и начинают доедать древнюю органику — это окисление органики, а окисление — это выделение тепла. Наши древние микробы проснулись, и их дыхание уже видно по концентрации углекислого газа в атмосфере. Она у нас на севере резко поднялась, особенно в осенние месяцы, когда мерзлота тает особенно активно. Осенью 2019 года максимальная оттайка мерзлоты на нижней Колыме достигла 4,12 м!» — тревожится Зимов.

Главный склад углерода

Мерзлота одновременно может быть и главной причиной потепления. «Наша цивилизация каждый год сжигает и выбрасывает в виде углекислого газа в атмосферу 10 млрд тонн углерода. А еще — вырубает и сжигает тропические леса, в которых запасено 120 млрд тонн углерода. Но главный резервуар органического углерода не леса, а мерзлота. В ней в виде свежей органики законсервировано 1600 млрд тонн углерода, сегодня об этом знают во всем мире», — подсчитывает Зимов.

И большая его часть лежит в России, а половина — в Якутии, напоминает он. «Причем большая часть мерзлого углерода лежит в верхнем трехметровом слое почв, а он может оттаять за несколько лет. Если мерзлота начала таять даже на Нижней Колыме, то скоро это может случиться повсеместно, и тогда эмиссия углекислого газа из мерзлоты превысит антропогенную. И все, о чем договорено по сокращению эмиссии углекислого газа в Парижском соглашении, станет ничтожным. Еще одна опасность — в анаэробных условиях микробы превращают 10−25% органики не в углекислый газ, а в метан. А он, как парниковый газ, в десятки раз сильнее, чем углекислый газ», — предупреждает он.

Ученый считает, что охладить почвы и мерзлоту возможно, для этого достаточно вытоптать снег — он становится тоньше, плотнее и теряет теплоизоляционные свойства.

Но как это сделать на площади несколько миллионов квадратных километров? Нужны миллионы работников, которые будут это делать с энтузиазмом. «И такие работники в республике есть, — говорит ученый. — Это северные олени, лошади, бизоны, овцебыки, снежные бараны, маралы, косули. Все они всю зиму, чтобы позавтракать, пообедать и поужинать, топчут, дырявят и разгребают снег. На таких пастбищах температура почв и мерзлоты на 3−4 градуса ниже, чем в таких же местах без выпаса. Если сегодня завезти десятки тысяч бизонов, то через 20 лет их будет миллионы».

В прошлом самой большой экосистемой на планете была мамонтовая степь — саванна. Она простиралась от Испании до Калифорнии и от арктических островов до Китая. Она доминировала на громадных территориях независимо от климата.

«Это была богатая экосистема, похожая на африканскую саванну. В мерзлоте сохранились кости животных этой экосистемы. На каждом квадратном километре северных пастбищ в прошлом в среднем обитали один взрослый мамонт, пять бизонов, семь лошадей, 15 северных оленей, а еще — более редкие овцебыки, носороги, антилопы, сайга, благородные олени, снежные бараны, лоси», — рассказывает собеседник.

Такое количество животных — это приблизительно 10 тонн на каждом квадратном километре.

«Сегодня даже в Африке не так много мест с такой зоомассой, — отмечает ученый. — Чтобы прокормить 10 тонн травоядных, в год нужно 100 тонн сена, или 1 тонн на гектар. Это обычная урожайность сегодняшних северных лугов. На богатых влажных почвах она может быть в разы больше. Что было в мамонтовой степи? Многочисленные животные за зиму съедали все, что выросло за лето, а что не съели лошади и мамонты, подъедали быки и олени».

В теплых желудках органика быстро разлагалась, и питательные вещества в течение нескольких часов возвращались в почву.

«Животные сами поддерживали и расширяли свои пастбища, вытаптывали мхи, объедали кусты, кору деревьев, мамонты выламывали лишние деревья, — говорит ученый. — Животные сами создавали парковый ландшафт. В прошлом пастбищные экосистемы захватили весь мир не потому, что климат изменился, а потому, что — по Вернадскому — эволюция направлена на увеличение скорости биокруговорота — оборота капитала».

Все нужное есть

Большая часть животных есть на территории республики. «Надо якутскую лошадь вернуть в исходное состояние. Сейчас ее избаловали подкормкой. Раньше она и без подкормки отлично выживала. Надо увеличить поголовье северных оленей, снежных баранов, лосей, маралов, косуль. Надо продолжить завозить бизонов и овцебыков. Республика предпринимает шаги навстречу, но надо больше», — считает руководитель парка.

Зимов рассказал, что раньше на территории парка все луга были заболоченными, а сейчас продуктивность трав выросла. Они больше испаряют воды, и почвы высохли.

«В Якутии и сейчас много хороших пастбищ, а в будущем это будет главный ландшафт. Там, где тает высокольдистая мерзлота, начинается эрозия. Современные почвы сползают со склонов, и на поверхности появляются древние плодородные почвы. Они тут же зарастают травами — появляются пастбища. Сюда придут травоядные, будут разгребать снег и остановят таяние мерзлоты», — надеется ученый.

Большой разницы между дикими и домашними животными нет, уверен Сергей Зимов. И даже наполовину домашний зверь очень быстро становится диким. «Превратить домашнего бизона или домашнюю калмыцкую корову в дикого зверя столь же легко, как забитого крепостного превратить в вольного землепашца. Надо лишь дать свободу и землю. Я это неоднократно проверял. Просто даешь свободу, и это уже другой зверь, другое поведение, другая осанка. Лошади, бизоны, овцебыки тысячи лет жили на разных континентах раздельно. Но встретившись, они тут же вспоминают, что они из одной экосистемы, из одной команды», — заключает Зимов.

«Будут платить за то, что мы не добываем»

Ученый напоминает, что многие страны готовы тратить триллионы, чтобы хоть немного сократить эмиссию углекислого газа.

«И сегодня на климатических биржах торгуют квотами на эмиссию парникового газа. И обычная цена тонны углекислого газа составляет порядка $10−15, а если на углерод пересчитать — это $30−40−50 за тонну. А у нас в Сибири запас органического углерода оценивается суммой порядка $30 трлн или $40 трлн. Это в 30 раз больше, чем все минеральные богатства страны. То есть наши вот эти вот корешки, которые не перегнили в свое время, если их аккуратно пересчитать, имеют цену в десятки раз больше, чем вся нефть, алмазы, молибден, уголь…»

Если Россия сумеет удержать этот углерод, не выпустить его в атмосферу, то это доходный бизнес, уверен ученый.

«Свой профит мы имеем в любом случае: у нас и скотина, и сохранение инфраструктуры, и богатые ландшафты. Но еще мы сможем зарабатывать, торгуя углекислым газом. Причем если уголь, нефть еще надо добыть, транспортировать, потратить кучу денег, то здесь платить будут не за то, что мы добываем, а за то, что мы, наоборот, не добываем. И вот это уже будет действительно крупный бизнес. Проект беспроигрышный во всех статьях. И в общем-то, население особо не надо уговаривать. Материальная культура наших народов — это не мох, не лиственница, для дров так много лесов не надо. Главное богатство — пастбища, где пасутся тучные стада. Вот это и надо восстанавливать», — заключает Зимов.