Афанасий Афанасьев: Пенсия танцам не помеха

Артист национального театра танца Якутии, народный артист республики и заслуженный артист России Афанасий Афанасьев, прославившийся своим исполнением ламбады, в этом году отмечает свой 55-летний юбилей на сцене. О том, как карьера танцовщика началась с плясок дома под пластинку «Самоцветов», об армии и гастролях по зимней Якутии, он рассказал в интервью ЯСИА.

---

— Афанасий Дмитриевич, в свои 55 лет вы все еще танцуете на сцене. Скажите, с чего началось ваше увлечение танцами?

— Я родился в селе Ытык-Кюель Тааттинского улуса. В этом году у меня будет уже 39 театральный сезон. Я отдал всю жизнь сцене. Ещё в детстве всегда хотел побывать в театре, просил маму привести меня туда. Мое увлечение началось естественно, я даже не знал, что танцую. Дома мы с сестрами включали пластинку с песнями ансамбля «Самоцветы» и ставили сценки для наших родителей. В первом классе мы со старшей сестрой Валентиной, которая сейчас работает хореографом в Табагинской музыкальной школе, записались в танцевальный кружок к Анне Гаврильевне Константиновой-Винокуровой в селе Бютейдях. Спустя год мы переехали в Ытык-Кюель. Однажды к нам в школу пришли сотрудники дома культуры, которые набирали детей для ансамбля “Дружба”. Специально для них учителя прерывали урок, чтобы хореографы могли посмотреть на ребят — нас просили тянуть ноги, садиться на шпагат и мостик, проверяли гибкость. Так в поисках талантов они заходили в каждый класс. В итоге я попал в число “везучих”. Моим педагогом стала заслуженный работник культуры республики Августина Федоровна Клакинова.

— А что думали об этом ваши родители? Были ли у вас в семье танцовщики?

— В моем роду никогда не было представителей искусства. Мой отец работал трактористом, мама — пекарем. Но они всегда хотели, чтобы их сын тянулся к искусству. Отец был спортивным и пластичным, а мама всегда участвовала в творческой самодеятельности — пела и играла на хомусе. Наверное, что-то мне передалось от них.

— Вы помните свое первое занятие?

— Да! Я зашел в балетный зал на втором этаже Ытык-Кюельского дома культуры, там сразу увидел эти стены с большими зеркалами и искренне удивился: “Неужели здесь я буду заниматься?”. Нам сразу сказали переодеться в форму — футболки, шорты и тапочки. Тогда у меня не было специальной обуви, и я надел простые носки. Преподаватели снова проверили наши способности — мостик, шпагат, подъем. Потом началось настоящее занятие, заиграло фортепиано, нам давали счет для позиций — это все сразу запало мне в душу.

Я стоял у станка и радовался всему, чему нас учили. В мою детскую голову уже не приходили мысли записаться в другие кружки, на борьбу или моделирование.

— Вы уже тогда поняли, что хотите посвятить танцам всю жизнь?

— Я не думал, что стану профессиональным танцовщиком, и не знал, что этому учат в колледжах и институтах. Мне просто хотелось надеть красивый костюм и выйти из этого репетиционного зала прямо на сцену, радоваться и веселить зрителей. Тогда я еще даже не понимал, что такое композиция, номер, постановка, но мои руки и ноги сами пускались в пляс, чуть заиграет музыка. Я вообще был гиперактивным ребенком, за что меня недолюбливали другие дети, которые указывали на меня и недоумевали, почему этот мальчик все время вертится, как юла.

— Над вами смеялись в школе?

— В школе не было танцевального кружка, так что всю энергию я выпускал в ансамбле. В классе старался не “показываться”, но если надо было выступить на каком-нибудь празднике, то я всегда соглашался, и некоторые школьники смеялись надо мной, потому что они не умели танцевать, как я. Мальчики думали, что танцы только для девочек.

— Такое отношение вас как-то задевало?

— Нет. Я знал, что занимался тем, что мне нравится.

— А как девочки к вам относились?

— Любили меня, постоянно писали записки. Я одевался очень хорошо, может быть, просто, но аккуратно. Этому научил меня дом культуры — носки должны быть белыми, шорты и футболки — идеально чистыми.

— А занятия танцами не мешали учебе?

— Я всегда хорошо учился по таким предметам, как русский язык, литература и физкультура, а вот математика мне не давалась.

— В 14 лет вас отправили учиться хореографии в Ленинград. Вам не было страшно? Все-таки в первый раз за пределы родного села.

— В том возрасте я уже успел побывать на конкурсах в Иркутске и Магадане с ансамблем. Но так надолго я уезжал впервые. Был шок, конечно, но от радости. Летел со всем желанием и без страха. Тогда я посмотрел фильм режиссера Александра Митты “Москва, любовь моя” о японской танцовщице, приехавшей в столицу России учиться. И как героиню фильма, эскалатор в аэропорту Пулково поднял меня к счастью и искусству. Город поразил меня своей красотой, приучил к самостоятельности, развил чувство прекрасного. У меня были отличные педагоги, которые многому меня научили.

— Вы прожили там два года. Не хотели остаться в большом городе?

— Желания остаться не было. Я вернулся в Якутск, потому что хотел помочь своему народу и показать настоящее искусство. Наши педагоги учили нас тому, что мы должны болеть за свою родину и защищать ее.

— Можно догадаться, что разница между учебой в Ленинграде и жизнью в Якутске разительная. Чем вы занимались после возвращения?

— С тех пор работаю в государственном ансамбле танца Якутии, созданном при филармонии. Поначалу мы жили в двухэтажной деревянной гостинице “Тайга”, где в одной комнате было 12-15 коек — теперь на её месте стоит Дворец спорта “50 лет Победы”. С открытием театрального сезона осенью мы отправились на гастроли по республике. Нам не давали ни квартир, ни общежитий, так что нам приходилось спать в клубах, где мы выступали, или прямо в автобусах. Иногда мы все-таки селились в квартиры к семьям, нас кормили настоящей сельской едой. Но это не сравнить с условиями в Ленинграде: холодные деревянные полы, ни гардероба, ни отдельных раздевалок. Там просто стояли стулья, на которых мы сидели и переодевались, наносили грим и сразу выходили на сцену. Это было трудно: долго едешь на ПАЗике в зимнюю стужу, приезжаешь и сразу выгружаешь все костюмы, не успеваешь опомниться, а вот уже начинается концерт в клубе, полном людьми. Но ты все равно выходишь к ним как ни в чем не бывало, с танцами и обязательно — с широкой улыбкой. Ансамбль выдержал все трудности, ведь мы дарили радость простым деревенским людям, не знакомым с профессиональными танцами.

— Но в 18 лет вам пришлось уйти в армию. Не потеряли форму во время службы?

— Два года я служил в танковых войсках Забайкальского военного округа в Читинской области. Конечно, танцевать в кирзовых сапогах было почти невозможно, нельзя было вытянуть стопу из-за жесткости материала. Но форму я не потерял, потому что начальник политотдела увидел в моем личном деле запись, что моя специальность — артист балета. Так что танцы никуда не пропадали и даже помогли во многом, я продолжал выступать на сцене во время праздников, ставил номера со своими сослуживцами и учил жен офицеров аэробике.

— У солдат не было к вам предвзятого отношения, похожего на то, что вы ощущали в школе?

— Нет! Наоборот, все восхищались моим талантом. Я будто был выше их. В казарму я ходил только ночевать не только из-за бесконечных репетиций, но еще и потому, что я давал курсы танца в детском доме в поселке Шерловая гора недалеко от Читы. Мне одному из немногих солдат позволяли выходить за территорию гарнизона. Заниматься с детьми было одно удовольствие — меня всегда встречали с распростертыми объятиями, мы водили хороводы и учили народные танцы.

У меня была хорошая служба! Но я обещал себе больше в те места не возвращаться. Как оказалось, пришлось вернуться туда же спустя год, во время гастролей. Никогда не знаешь, что может случиться в жизни.

— Вы всё ещё преподаете?

— Танцовщик и хореограф — совершенно разные профессии. Я не ставил целый балет для театра, но иногда могу придумать отдельный танец для одного эпизода. Я бы не сказал, что для меня проще исполнить номер, чем поставить его, но чувствую, что именно собственная интерпретация доставляет мне удовольствие.

— Какой момент за всю вашу карьеру вам запомнился больше всего?

— Для каждого артиста важно присуждение какого-нибудь звания как признания всего заложенного труда. В 1991 году мы с партнершей участвовали в конкурсе в Москве с ламбадой и стали чемпионами! Это было тем более престижно, потому что в таком стиле на чемпионате России отличились именно северяне. Тогда жюри из Бразилии нас спрашивали: “Как вам, холодным и закрытым северянам, удалось станцевать такой яркий и темпераментный стиль?”, а мы отвечали, что запросто танцуем, как бразильцы.

Когда мы вернулись в Якутию, в региональном комитете партии нам запретили танцевать ламбаду со словами: “Якуты никогда не виляли бедрами. Такие легкомысленные танцы нам не нужны. Наш единственный танец — осуохай”.

Члены партии говорили, что ламбада не идет якутам, потому что “мы маленькие, кривоногие, узкоглазые”. Такая идеология. Но я никого не слушал, мы все равно ездили по деревням и показывали ламбаду. И люди аплодировали нам стоя.

— В этом году вам исполняется 55 лет. Для артиста балета это уже довольно солидный возраст, но вы всё ещё выступаете на сцене, а через несколько дней у вас будет юбилейный концерт!

— Артисты балета танцуют около 20 лет, потому что наша профессия -это профессия молодости, энергии, задора и нагрузки тела. Так что в 38 я вышел на пенсию, но всё равно продолжал регулярно давать выступления до 50 лет. Есть танцовщики, которые продолжают выступать на сцене и в 60, и в 70. От танца не стареют.

— Разве тело не дает о себе знать?

— Конечно, годы берут свое, но я держу себя в форме, перевязываю суставы, стараюсь предохранять себя от травм. Когда на улице скользко, очень боюсь упасть, так что слежу за тем, чтобы у обуви была хорошая подошва.

— Как сохранить такую же бодрость духа, как у вас? В чем ваш секрет?

— Я чувствую себя так же, как 30 лет назад. На концерте вы увидите меня как таким же 20-летним парнем, только приехавшим в Якутск. Я не собираюсь бросать танцы. Как можно просто взять и бросить дело, которым ты занимаешься с раннего детства? Это же не вещь, это моё тело и моя жизнь.